Давайте просто признаем наконец: женщины сотрудничают с патриархатом. Не все женщины это делают из необходимости, ради выживания. Не все из-за незнания. При всем желании не получится всех оправдать. Они просто сотрудничают и получают за это свои плюшки.

Это самая настоящая война, и она страшна тем (и страшнее любой другой), что большинство живут и/или очень тесно сотрудничают с врагом. И будут, даже если у них будет выбор. Просто в существующем обществе это проще и выгоднее, хоть и опаснее.

Это не борьба против мужчин. Это борьба против общественного строя, против мужской власти – которую поддерживают и женщины. Когда вы слышите «хватит говорить о женщинах, во всем виноваты мужчины», знайте: вас пытаются наебать, и у говорящих с огромной вероятностью у самих рыльце в пушку. Патриархат – это не только мужчины. Это мы все.

Призывы «бороться против мужчин, а не против женщин» будут оставаться нонсенсом, пока на одну женщину, которая выступит против мужчин, будет приходиться 999, которые будут готовы разорвать её в клочья за это. И мужчине даже не понадобится пошевелить хоть пальцем – рабыни сами всё сделают. Сами проследят за тем, чтобы никто не выходила за черту, и получат за это одобрение госпадинов. Предадут близких женщин, подруг, дочерей ради мужчин. Это – наша реальность.

«Те, кто любят мир, должны научиться организовываться
так же эффективно, как те, кто любят войну.»
– Мартин Лютер Кинг

Нам пора признать, что большинство женщин не хотят быть людьми. Их устроит статус дорогого и ценного мяса – типа японской мраморной говядины. «… В рацион их питания, помимо прочего, входит отборное зерно и дорогое свежее пиво (или саке). В качестве гимнастики им делают ручной или вибромассаж и нередко включают классическую музыку.» – о выращивании коров на мраморное мясо.
За статус ценной коровы («тёлочки»!) они будут воевать против нас, на стороне своих хозяев мужчин. Нет, они не все жертвы. У многих из них есть выбор. И мозги. И деньги. Доступ к информации.
Некоторые феминистки прикладывают огромные усилия, чтобы этого не признавать. Точно так же, как многие отказываются признавать опасность мужчин. Даже женщины, называющие себя радикальными феминистками, отвергают эту правду. Они посвящают целые посты тому, как у женщин нет выбора, приводя в пример то маленьких девочек, которых насильно выдают замуж, то женщин-жертв абьюза, и старательно игнорируя большое количество женщин, которые над ними откровенно смеются: «Эти радикальные дуры думают, что мы жертвы. Они, наверное, надеятся, что мы захотим стать такими же жалкими нищасными страшными недотраханными дурами, как они. Ха-ха!»

Почему феминистки отрицают правду? Потому что, если признать, что всё так, что женщины действительно сотрудничают с мужчинами против других женщин, что они не беспомощные жертвы, которых нужно спасать, то победа феминизма оказывается не так близка, как хотелось бы...

Ещё кого-нибудь напрягает, что мы не помним часть нашей жизни? Ты делал и говорил вещи, о которых ты больше не знаешь. Это значит, что ты даже не имеешь правильного представления о себе, потому что ты даже полностью не знаешь, кто ты. Однако, что-то, что ты забыл, может быть четким воспоминанием в чьей-то памяти. Это сносит мне крышу

Изнасилование. Женщины: адаптация к роли жертвы. (Часть 1.)

Есть мнение, что женщины принимают роль «вечной жертвы», чувствуют в ней себя вполне удобно и даже пытаются рентабилизировать эту роль. Есть мнение, идущее несколько дальше: женщинам нравится роль жертвы, и они сами воспитывают агрессоров. На мой взгляд, эти мнения представляют собой «тенденциозное оформление» того факта, что женщины в системе сексуального насилия (как части гендерного насилия) действительно адаптируются к роли жертвы, рационализируют ее, отказываясь даже от идеи сопротивления, и воспроизводят ее (в научении ей дочерей, воспитание которых становится, как правило, передачей собственного травматического опыта, что страшно уже само по себе).

Формирование женской субъективности осуществляется в терминах страха за собственную жизнь и безопасность, то есть под влиянием постоянной негласной угрозы сексуального насилия, так как физическое и вербальное насилие в отношении девочек и женщин всегда сексуализировано.

Откуда в нас столько страха, и почему мы даже не осознаём его и тем более — не пытаемся его преодолеть?

Аксиома женского физиологического несовершенства и необходимости «вмешательства» для контроля и совершенствования женского тела.

В общественном сознании женское тело понимается как комплекс проблем, которые необходимо постоянно решать, а также постоянно следить за тем, чтобы эти проблемы не возникали вновь. От природы женское тело плохо приспособлено или совсем не приспособлено к социальным ожиданиям в его отношении, поэтому формирование и дисциплинирование женского тела comme il faut должно стать делом жизни каждой из нас. 

Именно поэтому в становлении субъективности девочек главную роль играют дисциплинарные практики, направленные на формирование тела, внешний вид и движения которого можно бы было социально определить как «женское», «женского пола», то есть маркировать, специально выделить и, при необходимости, стигматизировать, при этом «телесность» и «сексуальность» — синоним и рамки «женского», соответственно — общественный маркер и стигма.

Человеческое тело никогда не существует «просто так», оно существует как таковое и имеет смысл только в социуме, и прежде всего оно выступает как средство невербальной коммуникации. Тело сообщает, выражает определенную идею. Идея, выражаемая с помощью «женского» тела — это идея нахождения-в-распоряжении и функциональной пригодности. Дисциплинарные практики, применяемые к девочкам/женщинам (т.к. дисциплинирование продолжается в течение всей жизни), разделяются на три категории:

1. Направленные на достижение желаемых размера и конфигурации тела («фигуры», буквально).

— Нормирование общественно приемлемых роста, веса, длины волос, размера ноги и т.д., с особой фиксацией на ограничении приема пищи, процессе, который сам по себе является культурным идеалом («женщина, которая мало ест»). Запрет на еду для женщин настолько фундаментален, что пронизывает собой практически всё символическое поле не только западной, но и других культур (просто находит там не такое прямое выражение, например, распространенный повсеместно обряд питания для женщин — доесть за другими, съесть, то, что осталось).

Здесь важны три момента:

— запрет на еду как символический запрет на сексуальное удовлетворение (символика пищи и процесса ее приема неотделима от сексуальной символики),

— запрет на еду как запрет на взросление и физиологическое развитие: идеальное тело, к которому женщины должны стремиться — это тело подростка (вспоминается из первых рассказов Наташи Кампуш после побега: маньяк, похитивший ее, не давал ей есть иногда в течение нескольких дней подряд, тщательно следил за ее весом, так как не хотел, чтобы она выросла и потеряла «сексуальную привлекательность»; претензия маньяка была в том, чтобы Наташа сохраняла в 18 лет тело рослой 10-летней девочки),

— запрет на еду как способ дозировать удовлетворение потребностей в обмен на хорошее поведение (пища превращается в награду, удовольствие, которое позволяется после того, как ты выполнила серию условий и заработала право на еду: например, выполнила план по разрешенным калориям или похудела сверх нормы).

В любом случае, для женщины считается неприличным принимать пищу на виду у других, питаться нужно так, чтобы этого не было заметно.

— Насильственные методы «достижения идеала», особенно пластическая хирургия «по эстетическим показаниям». Это одна из наиболее агрессивных практик, так как приучает нас к мысли о женском теле, как о паззле, механическом конструкте, в котором «неподходящие» части, детали могут и должны быть заменены, усовершенствованы. При этом за пропорциональность и канон выдаются практически не встречающиеся в природе пропорции, особенно монументальные бюсты, которые непостижимым образом должны были (если бы наше тело было нормальным) развиться из низкокалорийного питания, но не развиваются исключительно из-за нашей тупости, несовершенства, ненормальности, лености и недостатка женственности.

— Особые приспособления в одежде и обуви, помогающие «моделировать» тело. И не только и не столько тело: «Для того, чтобы девочка росла послушной и женственной в своих чувствах и в своем поведении, необходимо шнуровать ее как можно туже».

Сторонник корсета, высказавший это в XIX в., был прав в своем предположении о чудодейственном воздействии смирительной рубашки-корсета (и других утягивающе-сдавливающих приспособлений) на психику. Дело в том, что все они затрудняют дыхание, приучают к коротким и неглубоким вдохам и выдохам. Частое и короткое дыхание приводит к развитию психического состояния тревожности и страха, перемежаемого приступами паники. И викторианские представления сегодня так же злободневны, как и 200 лет назад, — напомню, что еще в 1947 г. Диор назвал «омерзительными» женские талии толще, чем в 40 см, и что сегодня вовсю продается «корректирующее белье», позволяющее уменьшить талию аж на 7,5 см (куда при этом смещаются внутренние органы, похоже, никого не интересует).

2. Направленные на заучивание желаемых жестов, поз и способов передвижения

— Ограничение физической активности. 

Существует негласный «табель о рангах» в отношении спортивных дисциплин, игр, которые считаются неприемлемыми/недопустимыми для девочек/женщин. Развитие мышечной массы, навыки физической выносливости, развитие физической силы порицается и запрещается. Статическое времяпровождение превалирует, в результате — кроме прочего — мы имеем потом недостаток или неспособность к пространственному ориентированию.

— Ограничение занимаемого пространства. Эффект капсулы. 

Айрис Янг (Iris Young, 1980 «Throwing like a girl: A phenomenology of femenine body component, movillity and spatiallity») обращает внимание на то, что со временем вокруг девочки/женщины образуется как бы невидимое пространство, границы которого она старается не переходить. Это ограничение заметно в том, что женщины стараются не выпрямляться в полный рост, не разводить плечи, не потягиваться, и, напротив, демонстрируют явную тенденцию к «оборонительной осанке», опуская плечи и/или сутулясь, втягивая живот, задерживая дыхание, прижимая локти к бокам и слегка сгибаясь вперед/наклоняя вперед голову. Садясь, женщины скрещивают ноги и руки, стараясь занимать меньше места, так как «занимание меньше места», понимаемое как умильная миниатюрность, является культурным идеалом.

— Особый способ передвижения — семенящая походка, которая достигается за счет укорачивания шага относительно размера тела. Это одна из самых жестких и агрессивных практик, так как связана с более-менее завуалированным упорным калечением ступней и позвоночника — если на востоке бинтовали ступни, то на западе заставляют ходить на каблуках.

— Особое выражение лица — приучение улыбаться. Улыбка, тенденция отводить взгляд и плавные короткие жесты считаются «женственными», однако их истинное культурное значение — выражение уважения и услужливости.

3. Направленные на научение демонстрации тела как декоративной поверхности.

Женское тело рассматривается как декоративная поверхность, которую раскрашивают с помощью косметики, украшают килограммами поделок из бижутерии и выставляют напоказ с помощью такого моделирования одежды и обуви, которое максимально затрудняет движения (не говоря уже о физических нагрузках) и структурирует движения женщины как серию микропоз.

Особого внимания заслуживают «синдром лежащей женщины» и «синдром раздетой женщины» — универсальная в западной культуре (живописи, фотографии) тенденция изображать женщину в горизонтальной позе, лежа или полулежа, несколько неглиже или обнажённой. Причем именно такие изображения считаются «традиционно женственными» настолько, что даже не привлекают внимание, они обычны и уже представляют собой устойчивый ряд ассоциаций: «женщина-decubito supino-без одежды/мало одежды». Потребление этого образа происходит одинаково в западных и восточных культурах, разница лишь в том, что производится массово он на западе. Горизонтальная поза и отсутствие одежды являются символическим представлением беззащитности. Подобных мужских изображений вы нигде не найдете. Также вы нигде не увидите мужчину в шелковых или крепдешиновых брючках с рюкзачком в виде плюшевого мишки. И это еще один момент: женская одежда должна не только дисциплинировать и моделировать тело, но и выделять его как сексуальный объект, беззащитный\слабый\детский\кукольный и доступный визуально и физически.

Эти практики в совокупности делают из человека сексуальный объект (примените их к воспитанию мальчиков, и результат будет тот же). Они являются именно дисциплинарными, осуществлятся насильственными методами запрета и принуждения и не имеют под собой никакого «естественного стремления женщин хорошо выглядеть». Это стремление — социальное принуждение, навязывание (красота требует жертв). Перед девочкой, а затем женщиной ставят задачу превратиться в сексуальный объект, способный вызвать эротический отклик у окружающих, и оставаться таковым как можно дольше — именно это рассматривается как социальный статус женщины.

Продолжение следует.

Источник: womenation.org/rape-and-adaptation-to-a-victim-role/

Множество женщин слишком зациклены на своей внешности, потому что нас так приучили. Мы привыкли смотреть на себя со стороны и пусть даже подсознательно оценивать себя, как объект, даже если наше понятие «красоты» далеко не так узко, как навязываемые культурой стандарты. 

Но какую же свободу даёт именно нейтральное отношение к своей внешности! Это ощущение, когда ты не думаешь, красивые ли у тебя глаза. а концентрируешься на том, что они видят вокруг; когда не паришься над тем, достаточно ли стройны и длинны твои ноги, но тебе важно. куда ты можешь ими пойти; когда не переживаешь, выглядит ли твоё лицо привлекательно, а просто выражаешь им эмоции, или наслаждаешься дуновением ветра или брызгами воды на нём. И в голове нет ни желания соответсвовать каким-то стандартам, ни мантры «я красивая такая, как есть». Это же так круто — быть субъектом, личностью, которая ощущает, мыслит. действует, творит, и не задумываться вообще, как ты в этот момент выглядишь.

the-r-world.livejournal.com/121563.html

Они повсюду — любая диетическая программа обязательно продемонстрирует вам их. Вам будут назойливо подсовывать их под нос, сообщая, что в течение девяти (шестнадцати, семи, тридцати двух — нужно подчеркнуть) недель вы из этого (снимок слева, демонстрирующий полную или очень полную женщину в нижнем белье) превратитесь в это (снимок справа демонстрирует подтянутую, похудевшую женщину в том же самом белье). 
Да, это они — снимки “до” и “после”, самое мощное оружие привлечения клиентов в диетические программы. “Если вы воспользуетесь нашей системой, вы преобразитесь”. Ударится красна девица об землю и станет белым лебедем.
И нам очень хочется этого. Хочется удариться об землю — пусть изматывающие тренировки, пусть еда горсточками, пусть нельзя ничего из того, что хочется — я хочу стать женщиной справа! Мне надоело быть слева! Там, справа — настоящая жизнь, красивая одежда в обтяжку, восхищенные взгляды мужчин, новая хорошая работа, зависть подруг и уважение коллег, пустите меня туда!
И почти никто никогда не задумывается, что путь на правую сторону снимка может быть разрушительным и токсичным. Никто не задумывается о боли и печали, которые может принести с собой стройность, обещающая лишь счастье и здоровье. 
И поэтому я сегодня расскажу вам одну историю, искренность и глубина которой очень меня затронули.
Жила была девочка. Как ее звали?Кто звал, тот и знал. А вы не знаете.
На самом деле звали ее Энди Митчелл. Было ей двадцать лет. И больше всего на свете Энди Митчелл любила еду. Она замечательно готовила, вела прекрасный кулинарный блог с собственными рецептами, и это то, что ей больше всего нравилось в жизни — готовить настолько вкусно, что аж язык проглотишь, и наслаждаться этой замечательной едой.
На свой 20-й день рожденья Энди готовила свой самый любимый десерт — сметанный торт с помадкой. Когда она покрывала шоколадный корж глазурью со вкусом эспрессо, нечто произошло. Торт позвал ее.
Не спешите иронически улыбаться и думать об обжорстве и лени. Если вы никогда не переживали приступов непреодолимой тяги к определенной еде, случающихся при нарушениях пищевого поведения, вы вряд ли поймете, как еда может призывать к себе. Как сложно понять, зачем человек. страдающий депрессией, хочет убить себя — чего уж такого грустного в его жизни. Психически здоровые люди часто бывают высокомерны. 
“Меня вдруг охватил особенный голод, неожиданный и сильный, призывающий меня бросить все, что бы я ни делала, и отправиться удовлетворять его. Я не могла его игнорировать, он был намного сильнее меня, он обезоруживал меня, лишал воли и гнал на кухню”.
Она отрезала кусок торта и съела его.
“Мне казалось, что я балансирую на остром выступе на крыше небоскреба, это было волнующее и ужасное ощущение. В течение доли секунды я принимала решение о выборе между балансом и забвением”.
Забвение победило. Находясь почти в бессознательном состоянии, Энди потянулась за ножом и отрезала еще кусок. Потом еще кусок, и еще кусок, до тех пор, пока она не вышла из сладкого транса и не посмотрела на блюдо. Остался один-единственный кусок. 
Она съела почти весь свой деньрожденный торт в одиночку. 
Этим эпизодом начинается книга Энди Митчелл “Все это время это была я”. 
История с тортом была всего лишь одной из многих. Энди всегда была толстой. В 8 классе она весила 90 кг, а к 21 дню рождения — 136 кг. Энди страдала морбидным ожирением и вряд ли в будушем ее ждала здоровая жизнь.Тем не менее, быть толстушкой составляло ее идентичность. Когда она сбросила 61 килограмм веса. она обнраужила, что что быть стройной — не обязательно автоматически означает быть счастливой. 
Она обнаружила, что стройность — это своего рода тюрьма. 
У Митчелл не было шансов “перерасти” совй вес — против нее были и генетика, и воспитание. Она унаследовала строение своего 158-килограммового отца и его же пищевые привычки. Он начинал пить с утра и продолжал весь день, поглощая тем больше пищи, чем пьянее он становился. Она называла его “моя пищевая ролевая модель”. Ее мать, происходящая из бедной семьи с 8 детьми, выражала свою любовь двойными и тройными порциями еды. На 5 день рожденья Митчелл она приготовила все-все-все ее любимые блюда — начиная со спагетти и котлет, и заканчивая куриным паштетом и капкейками. 
Еда была персонифицированная любовь. “Она была со мной рядом, когда больше рядом никого не было, она позволяла мне принимать самой абсолютно все решения, она обещала, что, когда мы вместе, все контролирую я”.
В год, когда отец Митчелл умер от инсульта, 12-летняя девочка набрала 12 килограмм. 
Врач предупредил ее: “такими темпами ты будешь весить 150 кг к 25 годам”. Она попробовала сесть на диету. Безрезультатно. Она превратилась в подростка и перестала влезать в большинство размеров, продававшихся в местных машанинах одежды. Чтобы сшить платье для первого школьного бала, она наняла портниху. В колледже набор веса только ускорился. Она ела совершенно бессознательно. Энди вспоминает один поздний вечер, когда она остановилась у МккДоналлдса и заказала себе большую порцию фри. “Я ведь даже не любила фри из МакДональдса”, — пишет она. 
Когда она вернулась домой на каникулы, у нее был 22 размер одежды (примерно 60 российский), на 2 размера больше. чем до отъезда. 
Тогда она впервые встала на весы после долгого перерыва. “128 кг. Ужасный момент для меня. Ужасающий. Я помнила, что папа весил 135, в будущем я видела все большие и большие версии себя. Мне было 20 лет. Я не хотела, чтобы мне исполнилось 21, и я бы никогда не нравилась себе. Я сравнивала себя с людьми из телевизионных программ… Мужчина весом в полтонны, женщина, которая больше не смогла выйти из дома. целый выводок подростков с ожирением из ток-шоу, мать, которую выгружвли из дома на подъемнике… Это то, во что мне суждено было превратиться? Это то, куда я шла?”. 
Это было пыткой, но она поклялась встать на беговую дорожку. Она поставила себе цель — 63 кг, он вела пищевой дневник и учитывала каждую калорию. Она повторяла мантру, прочитанную в одном из глянцевых журналов: “Можешь ли ты прожить сегодняшний день без обжорства?”. 
Есть здоровую пищу в течение дня не была проблемой — завтраки из белковых омлетов с цельнозерновым хлебом и обеды с салатами были легкими. Искушение начиналось с заходом солнца. 
“Я ощущала глубокую потребность в сладком. Около 8 или 9 вечера в моем желудке образовывалась дыра. Мне хотелось кекса. Мне хотелось шоколаду. Я не могла смотреть телевизор, не поглядывая на свои колени, где должна была стоять миска чего-нибудь хрустящего”. 
Ее потребность в сахаре была так велика, что она просыпалась с влажными ладонями, корчась от дискомфорта. Иные ночи были бессонными, потому что она бесконечно представляла себе, как бежит по супермаркету, лихорадочно сгребая конфеты и печенье. 
Чтобы отвлечься, она звонила друзьям, делала записи в дневник и совершала длительные прогулки на природе. что позволило Энди почувствовать, что она — нечто большее, чем только ее приступы обжорства. 
Она похудела на 13 кг к концу лета и отправилась на летний семестр в Итвлию — что, для многих людей, было бы приговором любой диете. Но Митчелл открыла для себя европейский образ жизни. Она везде ходила пешком. Она ела три раза в день и не перекусывала. “Все говорили о еде с такой любовью. Они обсуждали ее происхождение, всех ее ингредиентов. Порции были меньше, да и сами тарелки были меньше”, — вспоминает она. “Я ела намного более сознательно, понимая, что именно я ем. Я открыла для себя насыщение, и это было совершенно новое ощущение”.
По возвращении из путешествия она потеряла 55 кг. Через пару месяцев после возврашения из Италии она потеряла еще 10 кг, достигнув своей цели в 63 кг. 
Она ощутила себя “привлекательной, желанной и ценной в том смысле. которого не было раньше. И это принесло с собой печаль”. 
Минусы жизни в худом теле ощущались ею куда сильнее, чем плюсы. 
Она стала навязчиво учитывать каждую крошку, попадающую ей в рот, чтобы быть уверенной, что она не съела более 1600 ккал в сутки. Посещение вечеринок только нарушало это правило, так что она вовсе их избегала. 
Она чувствовала, что за ней постоянно наблюдают. Стоило ей съесть салат, как кто-нибудь обязательно отпускал комментарий о том, как сложно оставаться стройной, если она съедала кусок пиццы, кто-нибудь обязательно предупреждал ее не есть слишком много. 
“Это было очень трудное время. Еда — это удовольствие. Самые лучшие мои воспоминания состояли из еды, и это изменило мои отношение со всем остальным. Это привело к депрессии. Я была такая: “смотрите на меня, я изменилась”. И это очень травмировало мою семью”.
Страх подогревал процесс похудения. Она соскользнула в тайный мир подсчета калорий и самоуничижения, обратную сторону монеты переедания. 
“Все постоянно говорили: “Ты так изменилась!”. Это звучало так. будто я стала страшно эгоистичной и нарциссичной. А я по своей природе плизер, так что это одна из самых неприятных ыещей, которые мне можно сказать. 
Она начала ссориться со своим бойфрендом, Даниелом, который тоже страдал от переедания.
Она рисовала себе в мыслях свою жизнь в диетической тюрьме, и начала видеть “печаль, изоляцию, тусклость красок” новой жизни. Она называла это “тяжесть бытия”. 
Даже телу Митчелл пришлось приспосабливаться — ей пришлось удалять хирургическим путем огромные складки кожи вокруг живота, оставшиеся после потери веса. 
“Прошло много времени, прежде чем я смогла принять, что я всегда буду помечена, что на мне останутся шрамы. Это шрамы моего прошлого, и они всегда будут источником моей неуверенности”. 
Митчелл никогда не была депрессивной — еда была ее обезболивающим, защищающим от любых переживаний. А теперь, несмотря на потерю веса, она была печальнее, чем когда бы то ни было. 
Митчелл начала посещать психотерапевта. Она начала говорить вслух о своих ассоциациях между едой и любовью. Психотерапевт поставил ей диагноз “расстройство пишевого поведения”.
Она начала вести публичный, но глубокой личный блог под названием “Ты останешься на ужин?”. Там она писала о своей битве за то, чтобы не набрать вес снова, о своих поражениях. Читательская аудитория сопереживала ей и поддерживала ее. Этот процесс стал катарсисом. 
Сейчас она ни в чем себя не ограничивает — а ест все, что душе угодно, с умеренностью. Она занимается спортом 3-4 раза в неделю и постоянно передвигается по дому. В основном, она выбирает еду домашнего приготовления, но это не мешает ей ходить в рестораны хотя бы раз в неделю. Она дала себе зарок “не прожить ни одной недели без десерта”. 
Все эти перемены принесли с собой 7 кг, и сейчас она весит 70 кг, вес, который ей не составляет труда удерживать. 
“Я потратила 10 лет, чтобы найти вес, в котором я чувствую себя хорошо. Это вес, за который не нужно бороться. Это вес. при котором тебе не нужно отказывать себе в печенье”.
Еда продолжает оставаться ее основным фокусом в жизни — возможно, ее обсессией. Вдобавок к своему блогу. она только что закончила рукопись кулинарной книги, которая выйдет в этом году. 
Несмотря на то, что она больше не испытывает тревоги в связи с едой, она признает, что периодически ощущает голод в связи с эмоциональными переживаниями, но она знает его источник и может его контролировать.
Маленькая пухлая девочка, которая заедала эмоции, остается внутри. “И наверное, останется там всегда”, — признает она.